Обновлено 30.04.2017 Studentportal.pl
Станислав Игнаций Виткевич – визионер, который опередил эпоху и одновременно являлся ее жестким критиком. Этот человек является одним из представителей польской культуры, чье значение в истории Всемирного искусства не угасает.
У Станислава Игнация Виткевича есть псевдоним «Виткаций». Он родился 24 февраля в 1885 году в городе Варшава. 28 сентября в 1939 году Станислав покончил жизнь самоубийством, когда узнал, что вооружённая Красная Армия напала на Польшу.
На глазах у многих почитателей Станислав становится классиком и одним из самых переводимых польских авторов. Тексты Станислава переводились на более чем 30 языков в Соединенных Штатах Америки, Европе, Южной Америки, а также Японии. Пьесы Станислава Виткевича за рубежом ставили гораздо чаще, чем произведения остальных польских авторов.
«Виткевич был катастрофистом, одаренным, как Оруэлл из „Скотного двора” и „1984”, удивительной светлостью и резкостью видения. Он сказал, что цивилизации равные, сытые и автоматизированные столкнутся с угрозой не только атаки «нивеляторов» с востока, Азии и Африки, но и будут беззащитны по отношению к психопатам и безумцам. В мире, который стал «глобальной деревней», безумие заразительно и широко распространено. В этой огромной деревне, где все происходит одновременно, все вдруг стало возможно.»
Папа Станислава был популярным критиком, художником, архитектором и писателем именно он основал так называемый закопанский стиль. Мать Станислава звали Мария, она работала преподавательницей музыки.
Станислав родился в Варшаве, там же он и привел свои первые годы жизни. Но в результате того что у отца мальчика обнаружили заболевания легких, семье пришлось переехать в 1890 году в Закопане. Спустя год Станислава окрестили. Станислава крестила популярная на то время актриса Хелена Моджеевская, а также известный гуральский музыкант Ян Кшептовский.
Виткевич яро не принимал систему образования, которая, по его мнению, уничтожала индивидуальность ребенка, по этой причине он решил сам заниматься обучением сына, организовал ему частных учителей, которые в большей степени являлись преподавателями университетов или же выдающимися артистами. Также он поддерживал любые увеличение своего сына.
У юного Виткевича было открытый ум и склонность к разнообразным способностям. В 1893 году он уже растиражировать целую серию своих первых драм. Он интересовался живописью, фотографией, музыкой, точными науками, а также философией.
С 1900 года Виткевич долгое время, на каникулах оставался у своей тетушки в деревне, под названием Сылгудушки в Литве она возила его в Петербург, где он писал картины и делал Великолепные снимки. В 1901 работы Станислава вошли в выставку картин и скульптур города Закопане. Еще через год он уже сделал собрание тома, который назывался «мечты импродуктива». В 1903 году Станислав сдал экзамены на аттестат зрелости в городе Львов. Как раз в то время у него появились первые друзья, среди них были: Леон Хвистек — художник, математик львовского университета, Тадеуш Шумберский – поэт, Бронислав Малиновский – будущий антрополог, Тадеуш Лангер — фотограф.
Спустя год он поехал в Италию, где посещал все галереи искусства, которые только встречались у него на пути. Наперекор советом отца, Станислав всё-таки поступил в Академию изобразительных искусств в город Краков. Он обучался в мастерских Яна Станиславского. Свой следующий визит в Италию Виткевич совершил уже совместно с королем Шимановским.
Впервые Станисла ознакомиться с современным направлением европейской живописи во время своего путешествия в Париж, в 1908 году. Он посещал там большое количество выставочных залов и музеев. Под впечатлением Виткевич бросил заниматься ландшафтной живописью и принялся писать «чудовища» и портреты. Также в 1908 году его отец уехал на курс лечения в Австро-Венгрию, оттуда на родину он так и не вернулся.
В это время Станислав Игнаций находился в бурных отношениях с известной актрисой Иреной Сольской на протяжении нескольких лет. В первом романе молодого писателя Виткевич изобразил ее яркий персонаж.
Несколько раз он приезжал к своему отцу в Ловране. А в мае в 1911 году, он приехал в Париж, где смотрел первые работы кубистов. Находясь в Британии, он жил у художника Владислава Сельвинского. Летом того же года посетил Лондон.
В 1913 году Станислав поддался психоанализу, под руководством доктора Короля Де Борейна он внушил ему «комплекс эмбриона». В одном из писем своей подруге Хелене Виткевич в первый раз подписался как «Виткаций» тем самым, как бы освобождаясь от опеки своего отца. В это же время он сделал выставку своих картин в Кракове, в Варшаве и в Закопане.
Он расстается с Иреной и обручается с Ядвигой Янчевской, но их помолвка закончилась трагически. 21 февраля 1914 году из-за крупных ссор беременная Ядвига покончила жизнь самоубийством. Виткаций очень боялся иметь в таком нестабильном мире детей, поэтому винил в ужасной трагедии только себя. «Я желаю лишь смерти, чтобы только не страдать и не чувствовать страшное бремя жизни» – писал он в письмах Малиновскому. «Хочу, чтобы у меня был цианид калия, чтобы каждую секунду чувствовать себя хозяином своей жизни».
Из тяжелой депрессии Станислава Виткевича вывело предложение Бронислава Малиновского принять участие в научной экспедиции в Новую Гвинею. Станислав должен был работать там фотографом и художником, документирующим очередные этапы исследований. В 1914 году, во время того как он ушел в экспедицию в Австралию, они получили известие о начале войны.
Экспедиция не помогла улучшить состояния Виткевича, и после того как он поссорился с Малиновским принял решение вернуться в Европу. Виткаций полагал, что Польша, сражаясь в этом вооруженном конфликте сражаясь на славянской, а не немецкой стороне, есть шанс вернуть себе независимость. Он приезжает в Петербург.
«[…] именно в России Виткаций случайно заглянет в лицо XX века. […] Как российский подданный он исполняет свой долг и идет в армию. Заканчивает царскую юнкерскую школу и благодаря покровительству брата отца попадает в Лейб-гвардии Павловский полк, в котором полно «белой» аристократии. Жизнь этого полка — пьянки, сексуальные оргии под лозунгом «после нас хоть потоп», великое русское декадентство, о масштабе которого в Польше в принципе никто не знает – все это отразится в его будущих произведениях.» [Константы Пузына, «Виткаций», Варшава 1999]
Экстерном Виткаций прошел курсы офицеров и в сентябре в 1915 году его отправили на фронт в ранге кадета. Он был командиром четвертой роты, а за заслуги в июле 1916 года его наградили рангом подпоручика Лейб-гвардии Павловского полка. В том же месяце Виткация тяжело ранили во время битвы около деревни Витонезь в западной части Украины (среди противников российской армии были подразделения польских легионов Юзефа Пилсудского). На фронт Станислав уже не вернулся.
В 1917 году Виткаций был демобилизирован. В то же время он стал свидетелем октябрьской революции. Часть исследователей полагают, что он даже принимал в ней участие и находился на должности политического комиссара, хотя доказательств этого нет. Виткаций нехотя делился подробностями о своем российском опыте того периода, вспоминая только то, что среди других офицеров он был единственным, кто не применял физических наказаний.
«В последнее время меня заставила задуматься картина (иначе не могу сказать, на все это смотрел я как из ложи, не будучи в состоянии участвовать из-за психического расстройства) российской революции с февраля 1917 по июнь 1918 года. На эти события я смотрел с близкого расстояния, как офицер Павловского полка, который ее начал». [Станислав Игнаций Виткевич, «Немытые души» («Niemyte dusze»)]
Летом в 1918 году он уехал из охваченной революцией России и вернулся на родину в Закопане. Опыт большевизма в России, а также вскоре зародившегося нацизма в Германии, утвердили его в крайне пессимистическом подходе к будущему. В более поздних романах он все чаще описывал кошмар послушной толпы, которую ловкие демагоги ведут к гибели.
«Где-то в самом начале бытия, во времена, когда я его еще не знал, прошел какой-то катаклизм или полное тревоги озарение странностью быта, после чего он потерял спокойствие навсегда. И все, что он старался потом покорить мыслью, делал чтобы эта странность стала обычной, чтобы эту необыкновенность и враждебность существования как-то приручить и сделать возможной жизнь в этом, как правило, враждебном мире.»
Драмы, романы, портреты
После того как он вернулся из России сразу же вошел в группу художников-формистов, с которыми создал ни одну выставку, в том числе в краковском «Обществе друзей изобразительных искусств», а также в Варшаве, Львове, Познани, Закопане. Он стал основным идеологом формистов. Еще в России он работал над своей философской и эстетической системой, результаты этого труда опубликованы в книге, которая назвается «Новые формы в живописи и вытекающие отсюда недоразумения» («Nowe formy w malarstwie i wynikające stąd nieporozumienia»).
Настало самое плодотворное время в творчестве Виткевича. Он напечатал «Эстетические эскизы» («Szkice estetyczne») и «Театр. Введение в теорию чистой формы в театре» («Teatr. Wstęp do teorii Czystej Formy w teatrze»), написал около 40 драм (опубликовал лишь пять), премьеры которых состоялись в Кракове, Варшаве, Торуни, Лодзи. Пьесы Станислава являлись одним большим издевательством над устаревшей, окостеневшей традицией сценических опереток и мелодрам, которые царили на польской сцене в межвоенный период.
30 апреля в 1923 году Виткаций взял в жены Ядвигу Уруг, которая приходилась внучкой художнику Юлиушу Коссаку. Их супружеская жизнь в пансионе его матери в Закопане была полна нарастающих конфликтов, из-за которых Ядвига переехала в Варшаву. Но спустя время неудачный брак стал больше быть похожим на дружбу, они время от времени приезжали друг к другу, а сохраненная переписка Станислава с Ядвигой насчитывает 1300 писем.
В 1925 году Виткаций бросил заниматься живописью маслом и учреждает «Портретную компанию С.И. Виткевич», которая стала его основным источником дохода («За 100 злотых напишу портрет в полный рост. Заканчивается нищета, творчество и жизнь. Заказчик обязан был соблюдать «Регламент», последнее правило которого гласило: «Недоразумения исключены». В течение последующих десяти лет Станислав написал несколько тысяч портретов. Не все, однако, заслуживали того, чтобы их увековечить. Некоторые просьбы были отклонены резким: «Не вижу причины».
Что касается литературы, Станислав оставил драму в пользу романов, в которых у него легче получалось выразить свои убеждения, но он не воспринимал их как произведения Чистой формы (первобытного составного элемента искусства, действующего непосредственно на «метафизические чувства» и чувствительность читателя). Его первый напечатанный роман назывался «Прощание с осенью» («Pożegnanie jesieni», 1927). Спустя три года он опубликовал книгу «Ненасытность» («Nienasycenie»).
Летом в 1929 году начались тесные отношения Виткация с Чеславой Окниньской-Коженевской. После того как умерла мать в 1931 году Виткаций переехал в усадьбу «Виткевичувка», там тетя Мария Виткевич сняла для него номер.
В 1931-1932 гг. Виткаций написал свой последний роман, который назывался «Единственный выход» «Jedyne wyjście» (он был опубликован в 1968 году) и больше стал уделять время философией. Напечатал книгу об одурманивающих веществах, которая сегодня известна под названием «Наркотики» («Narkotyki»).
В 1935 году за литературное творчество Виткацыя наградили Золотым лавром польской академии литературы. Через год были написаны «Немытые души» («Niemyte dusze»). Последние годы жизни Виткаций посвятил почти исключительно философии.
Философ катастрофы
«Что выше, искусство или философия? – Никто не ответит, без одного или другого жизнь была бы нестерпимым свинством, но кажется, что без второго все-таки большим.» [Станислав Игнаций Виткевич «Единственный выход»]
Он печатал статьи, спорил с мнениями современных философов, написал «Психофизические вопросы» («Zagadnienie psychofizyczne»), предупреждал, что «исчезновение метафизических чувств ведет к разнузданности артистических форм, которое является концом искусства на нашей планете». Осенью в1936 году выступил с рефератом на Философском конгрессе в Кракове.
В тридцатых годах Виткаций повстречался с важными писателями этого периода — Софией Налковской, Витольдом Гомбровичем и Бруно Шульцем, его творчество он оценивал очень высоко. Печатал в прессе статьи и литературные рецензии, читал доклады в рамках цикла научно-литературных курсов, в организации которых принимал участие. Читал пророчества.
«Мировая катастрофа приближается все ближе и ближе. Сомнительным кажется то, что после нее мы сможем жить нормально» [Станислав Игнаций Виткевич в письме Гансу Корнелиусу, 19 марта 1939]
В 1938 году Виткаций создал драму «Tak zwana ludzkość w obłędzie» (не сохранилась), в которой присутствовал призрак наступающей катастрофы. Он четко предчувствовал ее близость и поэтому очень часто был в состоянии тяжелой депрессии. Начало войны застало его в Варшаве, где он попытался пойти служить в армию, но его не приняли из-за возраста и состояния здоровья.
«Ничто так не нервирует, как болтовня людей, мол, ничего не меняется, власть есть всегда, Сталин и Ленин — это то же самое, что Вильгельм II, а тот такой же, как Наполеон, Людовик XIV, Цезарь и Александр Македонский. Люди не замечают передвижения человеческих типов и классов в истории, а видят лишь банальные и поверхностные аналогии, которые вообще неважны». [Станислав Игнаций Виткевич «Немытые души»]
5 сентября в 1939 году Виткаций отправился с Чеславой Окниньской на восток. 18 сентября в Полесье они узнали новости о вторжении Красной армии в Польшу и попытались покончить жизнь самоубийством (несмотря на сильную дозу луминала, Окниньская выжила). Станислава Игнация Виткевича похоронили на деревенском кладбище в деревне Езеры.
«Мы должны быть счастливы, что в Польше нашелся человек такого формата, который, несмотря на все свои странности и творческие неудачи, находился на более высоком уровне, чем большинство его современников. Споры и полемики в Польше в межвоенный период кажутся ерундой, если их сравнить с тем, о чем говорил Виткевич» [Чеслав Милош, «Границы искусства» («Granice sztuki»), в: «Станислав Игнаций Виткевич: человек и артист» «Stanisław Ignacy Witkiewicz. Człowiek i twórca», Варшава, 1957]
Пятьдесят лет назад Kонстантин Пузына предсказывал, что Виткаций «накормит» еще несколько поколений исследователей. Его достижения используют многие театроведы, полонисты, искусствоведы, философы. Вслед за теоретиками идут практики, то есть фотографы, художники, кинематографисты, перформеры, актеры, режиссеры, прозаики, драматурги.
Биографию разностороннего Виткевича Януш Деглер назвал «Многократный портрет Виткация» («Witkacego portret wielokrotny»), так как у него было несметное количество лиц. Из автопортретов Станислава Виткевича сложно понять какой цвет глаз у него был — в зависимости от композиции глаза становились карими, иногда они были с различными оттенками серого и черного, а порой были зеленые или даже фиолетовые. Одна из актрис запомнила его таким образом: «Он был красив. Высокий, с крепким телосложением и темным, как будто погрустневшим лицом, которое рассветляли очень светлые, синие глаза. Взгляд у него был проницательный, стальной. Он приехал в Лодзь, где мы играли его пьесу. И опять неожиданность. Станислав Игнаций Виткевич был чрезвычайно скромным человеком. Он не верил в успех, у него не было уверенности, что его пьеса необычна. Приехал к нам на последние репетиции. Не надо добавлять, что для нас это пьеса была шокирующей в каждом аспекте. Сюжет? Сегодня я уже не могу его пересказать, просто не помню. Помню, зато последние слова, которые Виткевич сказал, отвечая на наши настойчивые вопросы: „В принципе, есть три мотора всех человеческих поведений – это деньги, женщины и власть”. Каждый из трех актов пьесы имел отношение к одному и перечисленному. Однако, в конце концов, побеждают все-таки деньги».
Мушкетер польского авангарда
Как отметил Витольд Гомбрович: «Нас было трое: Виткевич, Бруно Шульц и я, три мушкетера польского авангарда межвоенного периода. Как сейчас получилось, этот авангард не был эфемеридой». Как подобает авангардисту, Виткевича не воспринимали при жизни так, как следовало бы. «Виткаций казался мне очень сильной личностью, даже давящей на других, с прекрасным, хотя угрюмым и волнующим умом. Это был очень одаренный человек, но оттенок перверсии или манеры и в общении, и в творчестве делали его скорее отвратительным, чем привлекательным. Спустя годы стало видно, что дух времени все более сходится с тем трагическим духом Виткевича. Надо все-таки признать, что он опередил время, которое только сейчас его догоняет» [Витольд Гомбрович, «Автобиография после смерти» «Autobiografia pośmiertna», Краков 2002]
Только два романа и шесть драм были опубликованы при жизни артиста. Большая часть богатого наследия Виткация, который написал 43 драмы, к сожалению, исчезла. Полностью остались в сохранности только 22, причем «Безумный локомотив» («Szalona lokomotywa») в переводе на французский язык знакомой Виткевича Ядвиги Стжалковской.
Визионерские тексты Станислава Игнация Виткевича опередили эпоху. Театр время от времени заново их интерпретирует. Катастрофическая драматургия Станислава была основой репертуара польских театров в 60-е, 70-е и в тяжелые 80-е. Неоднозначные сценические произведения были полны интеллигентных, укрытых намеков, наблюдений и фраз, которые издевались над недолюбливаемой властью.
На фоне сегодняшней политической и общественно-экономической ситуации в Польше Виткаций нас уже так не провоцирует и не раздражает. Конечно, при условии, что зритель ждет от него чего-то глобальнее, чем простая политическая аллюзия, которая в его произведениях была лишь предлогом для размышлений на более общие темы и приглашением к дискуссии о том, что важно. Его замечания касательно значения артиста по-прежнему отлично вписываются в наше время, в которое искусство уходит куда-то в сторону, а артисты играют роль жизненных изгоев.
«Родиться горбатым поляком, это невезение, но родиться кроме того артистом в Польше, это уже самая большая неудача.» [Станислав Игнаций Виткевич, «Ненасытность», 1927] Станислав Виткаций был из тех авторов, которые даже сегодня говорят на полностью понятном языке. В его драмах очень мало выдумок, что видят все, кроме тех, кто их ставит.
Хищный ум
Как писатель и драматург больше всего внимания Станилсав посвятил духовным изменения человека, потере его индивидуальности в пользу соития с толпой похожих людей, специализирующихся на все более автоматизированной и лишенной интеллекта работе. Он описывал ужас будущего с «ульями механизированных представителей счастливого человечества». Нового общества, которое состоит из потерянных, чужих друг другу людей.
«То есть все-таки существует одержимость одиночества, отчаянно кричащего голоса? Нет, это подтверждение существующего состояния. Состояния, которое выражалось в горечи и сожалении. Не был бы, однако Виткевичем, если бы сдался. «Лучше закончить жизнь в прекрасном безумии, чем в серой, скучной банальности и маразме». Это «прекрасное безумие» – «Наркотики» и «Немытые души», последняя попытка найти общий язык с обществом, перед которым так защищался в молодости.» [Анна Мичинская, «На полях Наркотиков и Немытых душ» («Na marginesie „Narkotyków” i „Niemytych dusz”») в «Наркотики и Немытые души», («Narkotyki. Niemyte dusze»), Варшава 1975]
Даниель Жеру, который являлся профессором сравнительной истории литературы и театра в Городском колледже Нью-Йорка, а также самым выдающимся американским знатоком польского театра, в предисловии к своей книге посвященной Станиславу написал «Станислав Игнаций Виткевич был одной из самых необыкновенных и многосторонних творческих личностей в Польше первой половины двадцатого века». Хотя при жизни был предметом оживленных споров из-за своих оригинальных идей и нетипичного образа жизни, современники не оценили ценности его произведений, а настоящее признание получил после смерти, вначале в Польше после либерализации в 1956 году, а после этого в Европе и Америке».
Люди очень часто воспринимали Станислава как алкоголика, скандалиста, наркомана и порнографа, что является упрощением и клеветой. Конечно же, он был любопытным экспериментатором экстремальных переживаний, но делал это ради познания, поэтому его наркотические сеансы проходили под четким медицинским контролем. В свою очередь, все известные оргии, под шокирующим названием скрывали литературные и философские дискуссии в дружеском кругу.
Тайные символы на портретах показывают, какие стимуляторы употреблял Виткаций перед работой, но кроме нечастых случаев приема наркотиков означают чаще всего чай, кофе, а иногда даже абстиненцию от никотина и алкоголя продолжающуюся порою несколько месяцев. Писав портреты, Станислав не только пополнял собственный бюджет, но и содержал пансион мамы, также часто отправлял деньги жене. Его устрашающие лица на фотографиях были всего лишь маской, а за ней находился честный и чувствительный человек.
Виткаций прожил в одиночестве, так как современники его не понимали. Должно было пройти много лет, чтобы последующие поколения оценили точность его катастрофических видений. Он описывал страшный мир будущего, который все больше и больше напоминает сегодняшнее время.
