Обновлено 04.06.2017 Studentportal.pl
Людвик являлся поэтом, сатириком, журналистом, переводчиком художественной литературы. Он родился 29 декабря 1921 в городе Лодзь, а ушел из жизни 29 октября 2010 в городе Краков.
Мужчина считался мастером первосортного юмора, который преподносился в поэтической форме. Он создал такие популярные произведения для детей, как «Фердинанд Великолепный» или «Послушай-ка, слон». В течение всей своей профессиональной карьеры (1948-2002) он был связан с краковским журналом под названием «Przekrój». У Людвика было два брака, первый раз он взял в жены Аделу Новицкую (с 1942 по 1948 гг.), а второй раз Марту Стебницкую (в 1954-2010 гг.).
Людвик Ежи Керн родился в городе Лодзь. У него было два имени, так как мужчина полагал, что это приятнее звучит, тем более с такой односложной фамилией. К тому же, второе имя отличало его от папы, которого также завали Людвик, он был преподавателем латыни. Сын Людвика и Марии, урожденной Гертнер, обучался в Гуманитарной гимназии имени Алексея Зимовского в Лодзи. Впервые о нем, как о поэте, узнали в 1938 году, благодаря журналу «Ilustrowany Kurier Codzienny». Он принимал участие в Сентябрьской кампании. В годы войны, он находился в Варшаве, где зарабатывал на жизнь физическим трудом. После того как Варшавское восстание потерпело поражение, он оказался в Кракове.
Его самые первые сатирические произведения были опубликованы в журнале «Шпильки» (1945 год). В 1947 году он вернулся в родной город Лодзь, там он устроился работать в информационное агентство «Полпресс» (а позднее агентство PAP). Затем он начал обучаться на актерском факультете лодзинской Государственной театральной школы, но он ее не окончил, так как в 1948 году окончательно переехал в Краков, где присоединился к редакции журнала под названием «Przekrój» («Пшекруй»).
Там он, в основном, редактировал отдел «Всякая всячина» последнюю страницу журнала, с которой читатели обычно и начинали изучать издание. Он разработал рубрику: «О Вацусе» и «Просим не повторять». Там печатались стихотворения на разные темы, которые время от времени, образовывали поэтические циклы: «Игры и забавы польского народа», «Надвислянские имена» или «Праздничный букет».
Всем известно, что сатира, ассоциируется с серьезной дозой злобы и издевки. Стихотворения Керна хоть и были сатирическими, но каким-то злым сарказмом не отличались. Они на сегодняшний день смешат нас так же, как двадцать или тридцать лет назад, и при этом представляют собой серьезное рифмованное свидетельство полувекового периода истории Польши. В стихах Людвик постоянно комментировал драматически изменяющуюся действительность.
«„Пшекруй” создавался в кошмарные времена, когда нами правил тот господин с усами, — вспоминал Людвик Ежи Керн. — А в „Пшекруе” атмосфера была приятная, несмотря на самые разные проблемы — и политические, и неполитические — недостатка в которых никогда не было. Подобралось несколько человек, которые прекрасно понимали друг друга. У нас даже был свой особый язык. Например, „написать грушево” значило, что должно быть, во-первых, интересно читателю и, во-вторых: так, чтобы никто из политических надзирателей ни к чему не придрался».
В команде журнала Людвик состоял с 1948 по 1982 год и считал его «самым приятным университетом мира». Журнал являлся для него одновременно музыкальной академией и академией художеств, высшей школой лингвистики и хорошего вкуса. Он публиковал репортажи из Великобритании, Индонезии, Японии, занимался переводами (под его известным псевдонимом «Х. Олекиназ») и рецензиями (который подписывал именем «Топ»).
«Благодаря „Пшекрую” я знакомился со знаменитыми писателями, поэтами, художниками. Польский язык я „изучал” у выдающихся полонистов — моих коллег по редакции: у Яна Блонского и Генрика Маркевича, профессоров, которые возглавили кафедры в Ягеллонском университете. „Пшекруй” редактировался в круглосуточном режиме и в очень хорошей компании. Из редакции мы, как правило, шли в кафе. Из кафе в какой-нибудь ресторан, а после ужина отправлялись в ночные заведения и… там продолжали редактировать. Летом мы редактировали, например, в бассейне».
Находясь уже на пенсии Людвик, и дальше сотрудничал с изданием на протяжении последующих двадцати лет до момента радикальных изменений в журнале, в том числе и переезд в Варшаву, который Людвиг не одобрял.
В 2000 году (второе издание — 2003) была опубликована книга воспоминаний Людвика о необычных людях, которых он встречал на своем жизненном пути — «Моя азбука». Это, прежде всего, создатель журнала „Przekrój” Мариан Эйле и его команда: Константы Ильдефонс Галчинский, Стефан Киселевский, Збигнев Ленгрен, Эрик Липинский, Даниэль Мруз, Эдмунд Османьчик, Леопольд Тырманд, Ежи Вальдорф. Интересными анекдотами иллюстрируются повествования о встречах автора с Антонием Слонимским и Антонием Унеховским, с Адольфом Дымшей, Тадеушем Ломницким и Марией Боярской. Без тени профессиональной зависти Людвик пересказывает великолепные шутки и остроты своих коллег по сатирическому цеху: Станислава Ежи Леца, Януша Минкевича, Конрада Свинарского, Кароля Шпальского, Яна Изидора Штаудингера и Мариана Залуцкого. Или, например, Богдана Бжезинского, который на сообщение инструктора из Воеводского комитета партии о том, что «с сегодняшнего дня начинаем работать с кратким курсом ВКП(б), предложил «ничего с ним не делать, потому что там все и так хорошо написано».
В 2002 году вышли «Разговорчики» — беседы Керна о творческой среде Кракова с Тадеушем Базилевичем, Ежи Грохманом, Яном Кальковским, Марией Котебской, Збигневом Ленгреном, Збигневом Каролем Роговским, Тадеушем Сапиньским, Кристой Фогель и другими. Из этих великолепных портретов образуется галерея необыкновенных людей, благодаря которым послевоенные годы вспоминаются гораздо веселее, чем они были на самом деле.
«Заниматься сатирой в наших условиях было непросто, — признавался поэт. — Часто спасением для нас была сказка. Это такой литературный жанр, который возникает во времена деспотизма и тоталитаризма. Тогда вместо человека изображали какую-то зверушку, и цензура это пропускала. Это практиковалось еще в древности, в наше время было то же самое. При сталинизме мы писали сказочки. Чтобы цензура пропустила какую-нибудь „острую” сказку, мы, пятеро краковских сатириков: Мариан Залуцкий, Кароль Шпальский, Витольд Зехентер, Богдан Бжезиньский и я, шли на хитрость. К названию сказки мы делали приписку: „по Маленкову” или „по Чарапуткину”. Главное, чтобы была русская фамилия, и все — ни один цензор не признается, что он не знает, кто такой товарищ Чарапуткин, который пишет такие остроумные сказки».
В книге под названием «Жизнь в „Пшекруе”» («Życie w ‘Przekroju'», Издательство «Мост», Варшава, 1995) Анджей Кломинек очень часто вспоминал поэта. «Среди стихотворений Керна нет плохих, — говорил он. — Естественно, бывали стихотворения лучше или же хуже, это понятно, но они были на уровне, в стихотворениях Людвика все время есть та нотка поэзии, из-за которой его сочинения были стихотворениями, а не просто рифмованным текстом профессионального сатирика. И это не сугубо личное мое мнение, то же самое не один раз говорил Мариан Эйле, это же говорили другие люди, чье мнение для меня является очень важным. Однажды, уезжая на шесть месяцев на польском судне на Дальний Восток, Людвик поступил удивительным образом: он оставил в редакции папку стихов на весь этот период. Правда, в то время ему помогли переводы стихов Огдена Нэша, американского поэта, который рифмованным стихом, кажется, в двадцать слогов, занимался написанием забавных рифмованных фельетонов, в основном на тему семейных взаимоотношений. Однажды ко мне попали стихотворения Нэша в оригинале, и я убедился, насколько Людвиг, верно, передал форму, язык и стиль произведений американского автора, очень популярного в Соединенных Штатах Америки, а у нас, пожалуй, совершенно неизвестного до „открытия” его Керном. Еще большим открытием Керна был Роальд Даль, писатель норвежского происхождения, который в период войны проходил службу в английской авиации и начал писать по-английски прекрасные, тревожные, даже немного жуткие повествования. Людвик как-то на них наткнулся, полюбил и большинство из них перевел».
С английского языка Людвик делал переводы Ури Орлева и Исаака Башевиса-Зингера. С Владиславом Кшеминьским он решил написать для театра музыкальные спектакли «Господин Никто» по Лопе де Вега и «Лорд из чемодана» по мотивам пьесы «Как важно быть серьезным» Оскара Уайльда.
Однажды известный французский рисовальщик Жан Эффель привез в «Przekrój» большую папку иллюстраций к «Сказкам» Лафонтена. Директор журнала обратился к Людвику с просьбой, чтобы тот сделал новые переводы с французского, так как придерживался мнения, что переводы стареют быстрее, чем оригиналы.
«Я сказал ему, что вместо переводов сделаю собственные версии сказок с теми же персонажами. Суть почти оставалась прежней, но адаптировалась к нашей тогдашней ситуации. В конце концов, рисунки кончились, а сказки велели писать дальше. Тогда я стал выдумывать собственные, а иллюстрировал их Даниэль Мруз».
Людвика также печатали в журнале под названием «Świat» и в популярных молодежных изданиях: «Płomyk» и «Płomyczek». Большой популярностью были песни на его стихи («Есть в календаре такой день», «Домашняя война», «Спокойно, Билл», «Тихая вода»), которые исполняли Мечислав Фогг, Мария Котербская, Халина Куницкая, Збигнев Куртыч и остальные.
Хитами были в большей степени, те песни, которые можно было услышать в кинофильмах («Тайна заброшенной шахты», 1956; «Дьявол из седьмого класса», 1960) и в телесериалах («Домашняя война», 1965). Большим хитом в репертуаре группы Tropicale Tahiti Granda Banda была песня с текстом Керна «На больничном». В кабаре «Piwnica pod Baranami» Халина Выродек с успехом исполняла его «Балладу о солдате и смерти».
Каждый раз за текст, который он писал для своей супруги, актрисы Марты Стебницкой, он, из его собственных слов, брал у нее две тысячи злотых. А она в свою очередь брала эти деньги у него «на жизнь». И копила их на еще одну песню.
Он сочинял песни в период, который сам называл «долабуховой». Впрочем, «лабухи» -современники как-то раз обратились к нему за текстами. Но совместная работа так и не состоялось, так как у них не получилось убедить, что в песнях все-таки должен быть хоть какой-нибудь смысл.
Его одаренностью пользовались кино и театр, тем более что Людвик занимался актерским мастерством. Из его слов, это произошло совершено случайным образом. Дело было так: жена одного из его товарищей собралась поступать в школу актерского мастерства. Как-то раз она призналась, что безумно боится сдавать вступительные экзамены. Людвик предложил пойти на экзамен вместе с ней. Но оказалось, как раз он подходил к требованиям приемной комиссии. Людвика Ежи Керна приняли, а ее нет.
В то время, в послевоенной Лодзи, он познакомился с элитой польской сцены во главе, которой были Юзеф Венгжин и Алексанр Зельверович. Его учителями были Зофья Тымовская, Богдан Коженевский, Генрик Щлетиньский и Яцек Вощерович. Во время обучения актерскому искусству, Людвик, все время, думал о режиссуре. И одновременно с этим все равно трудился в Польском информационном агентстве.
Он являлсся соавтором авторских сатирических телепрограмм («Керналия», 1965; «Три тысячи секунд с Людвиком Ежи Керном», 1965; «Кухонный вальс», 1967; «Карнавал ante portas», 1968; «У фотографа», 1968; «На пляже», 1970; «Супружеские разборки», 1974; «Четверть часа под собакой. Стихи и песни», 1982; «Керналия, или Четыре лапы», 1994).
В работах Людвика ставились очень точные диагнозы нашей реальности. Но в его сатирических стихотворениях, постоянно звучали нотки лирики.
«Почему я не лирик? Потому что я стесняюсь, — признавался он. — Чтобы быть лирическим поэтом, нужно быть духовным эксгибиционистом. А такой стриптиз не по мне. Если бы я стал актером, мне тоже пришлось бы раздеваться — в психическом смысле — и показывать содержимое моей черепной коробки. Без этого нельзя быть хорошим актером или лирическим поэтом. Меня спасла сатира и иронический подход. Если бы я решил заниматься чистой лирикой, но открывался бы не до конца, это, наверное, было бы неестественно и, нехорошо».
Но чем меньше возраст у читателя, тем более ясно они видят фальшь в литературе.
«У меня была сучка Фарса, которая лежала у моих ног и вела себя очень послушно. — Рассказывал Керн. — Зато во сне она скалила зубы, перебирала лапами и порыкивала. Однажды я подумал, что, возможно, ей снится, будто она человек. Я взялся за ручку. И записал то, что выдумал пес».
Боксёрша Фарса была толчком для написания «Фердинанда Великолепного» книга впоследствии стала очень популярной, также и за пределами страны: книгу переводили на многие языки, среди которых был японский, эстонский, армянский и иврит; благодаря Фарсе автору удалось построить себе дом на Сальваторском холме в Кракове.
«Мы наполучали за наших собак кучу золотых медалей. Помню, к нам вдруг заявился Тадеуш Ломницкий, у которого если случалось два-три свободных дня, то он не мог усидеть в Варшаве, а после спектакля садился в машину и ехал к нам. Однажды он приехал вечером, когда моей жены не было дома, она играла. Мы собрали какую-то закуску, выпили по рюмашке. А потом наши тосты стали сопровождаться процедурой награждения друг друга медалями моих собак. Вдруг возвращается Стебницкая, заходит на кухню и лишается дара речи, увидев нас, обвешанных собачьими орденами. Это был незабываемый вечер».
«Плотно заполнившие фойе театра Словацкого поляки, в полный голос истязаемые утонченными издевками Керна, пожалуй, еще никогда так мастерски не притворялись, будто они никакие не поляки! Неземным цветом расцветало обожание третьего лица единственного и множественного числа. (…) Смеху и веселью не было конца — еще бы, ведь это подкалывают не меня, а его, не нас, а их! Когда Стебницкая произнесла: „Сегодня не сложно стать кем-то. Сегодня сложно быть собой”, казалось, что хохот наших-не-наших в щепки разнесет солидное фойе. Каким карнавалом обратилось это утро! Конечно же, мы никогда не признаем наше ментальное окурдупливание нашим ментальным окурдупливанием. Когда начинается сеанс правды — даже если это сеанс столь невинный, сеанс правды, преподнесенной так тепло и нежно, как это делает в своих тактично-безжалостных сатирах Керн, — поляк предпочитает дуть на воду и мастерски вливается в этот наш вечный висленский хоровод, призванный спасти нашу честь и достоинство».
Сатирики любят подшучивать над недостатками других людей. Это выглядит так, как будто у них самих нет слабостей. Но в одной из них Людвик Ежи Керн признался в следующем.
«За пределами этой страны я стал известен не как сатирик, а как детский писатель. И это понятно: кого в Париже интересует, что я стоял несколько часов в очереди, чтобы на 8 марта купить жене… пачку масла. Я начал писать для детей и не ошибся. Мои книги переводят в разных странах. К тому же я являюсь вице-канцлером Капитулы Ордена Улыбки. Так что я немало делаю для детей, но при этом абсолютно не представляю, как бы я жил в доме с двумя или тремя малышами. Я ничего бы не смог для них написать, потому что для этого мне нужен абсолютный покой. Так что во мне имеется какое-то эмоциональное и характерологическое противоречие. Мои внуки воспитывались без моего участия».
Скорее всего, что-то в этом есть: многие детские писатели, так как: Юлиан Тувим и Ян Бжехва, сами не имели детей. Также удивительным является то, что для деток сатирики пишут лучше, нежели так сказать серьезные поэты.
В последние годы жизни Людвик Ежи Керн регулярно печатался в журнале под названием «Краков». Он являлся членом Профессионального союза польских журналистов (1945-1951) и Ассоциации польских журналистов (1951-1982), Союза польских литераторов (1953-1983) и Союза польских писателей (1989-2010).
